добавил: Рассказывают, что в горах и долинах Форарльберга, в особенности же в Монтафоне и Клостертале, водятся дикие люди, мужики и бабы, которых называют здесь лешими, или еще дивовищами. Все они исполинского роста, с ног до головы волосатые и ходят всегда в звериных шкурах. Живут они в лесу, отличаются необыкновенной хитростью и ловкостью, и притом знают множество всяких природных тайн. Людям они обыкновенно никакого вреда не причиняют, и даже наоборот, говорят, случается, охотно крестьянам помогают.
С незапамятных времен водятся в здешних местах эти самые дивовища, и многие из них совсем уже древние-предревние. Вот был такой случай. Раз собрались мужики одну большую елку в лесу рубить. Только взялись за дело, как прибежал к ним мужичок дикенький, из леших, и говорит:
Не рубите, братцы, елку,
Мне по ней года считать,
Пожалейте вы иголки,
А не то мне помирать.
Другой раз повстречался один мужик с лешачихой. Пошел он в лес по дрова. Вот рубит он себе дрова, только щепки летят, а тут откуда ни возьмись лешачиха является: уселась прямо на землю, и давай трещать без умолку. Все-то ей интересно, обо всем ей знать хочется. Мужик на все ее расспросы отвечает, все ей растолковывает. А она знай себе калякает, прямо рта не закрывает, так что мужику совсем уж невмоготу стало от ее стрекотни. Надоела она ему как горькая редька, и решил он больше ни на какие вопросы не отвечать. А она пристала к нему: скажи да скажи, как тебя зовут. Он возьми и брякни «Я». Лешачиха решила, что его и впрямь так зовут, успокоилась и принялась опять за свое. Сидит себе и все мелет да мелет. Рассердился тут не на шутку Ханнес — так звали на самом деле лесоруба — аж покраснел весь, да как рявкнет на лешачиху:
— Ах, ты баба проклятая, да можешь ты свой язык поганый угомонить наконец или нет?!
А та как ни в чем ни бывало болтает себе дальше, сыплет вопросами, будто и не слышала ничего, и так разошлась, что сама не заметила, как рука у нее в щель попала, которая от того получилась, что Ханнес в пень свой топор всадил. У того уже последнее терпенье лопнуло, вот и вытащил он быстренько топор, да и деру дал. А как вытащил он топор, так руку-то лешачихе и защемило. Больно стало ей, закричала, запричитала она.
На крик прибежал из леса сам леший и спрашивает ее, кто же это с ней такое сотворил. А она отвечает:
— Я! Я!
Леший, говорят, чуть не помер со смеху оттого, что жена так сама себе удружила, хоть она-то и ни при чем тут была. Хохотал он, хохотал, все никак остановиться не мог, а жена его тем временем с пнем в обнимку сидела, изнывая от боли. Но как ни смешно лешему все это было, пришлось ему потом все же немало повозиться, чтоб жену свою освободить.